Дверь отворилась - она даже вздрогнула. В комнату вошел тот, благодаря которому она была "не совсем" француженкой. У него был очень хмурый вид - как будто он слишком много думал последнее время. Он поцеловал ее и угрюмо сел к камину.

- Ты останешься ночевать, папа?
- Если можно, - проворчал Сомс, - у меня дела.
- Неприятности, милый?

Сомс резко обернулся к ней:
- Неприятности? Почему ты решила, что у меня неприятности?
- Просто показалось, что у тебя вид такой.

Сомс буркнул:
- Этот Рур! Я тебе принес картину. Китайская!
- Неужели! Как чудесно!
- Ничего чудесного. Просто обезьяна ест апельсин.
- Но это замечательно! Где она? В холле?

Сомс кивнул.

Развернув картину. Флер внесла ее в комнату и, прислонив к зеленому дивану, отошла и стала рассматривать. Она сразу оценила большую белую обезьяну с беспокойными карими глазами, как будто внезапно потерявшую всякий интерес к апельсину, который она сжимала лапой, серый фон, разбросанную кругом кожуру - яркие пятна среди мрачных тонов.

- Но, папа, ведь это просто шедевр. Я уверена, что это какая-то очень знаменитая школа.
- Не знаю, - сказал Сомс. - Надо будет просмотреть китайцев.
- Но зачем ты мне ее даришь? Она, наверно, стоит уйму денег. Тебе бы нужно взять ее в свою коллекцию.
- Они даже цены ей не знали, - сказал Сомс, и слабая улыбка осветила его лицо, - я за нее заплатил три сотни. Тут она будет в большей сохранности.
- Конечно, она будет тут в сохранности. Только почему - в большей?

Сомс обернулся к картине.

- Не знаю, может случиться всякое из-за всего этого.
- Из-за чего, милый?
- "Старый Монт" сегодня не придет?
- Нет, он еще в Липпингхолле.
- А впрочем, и не стоит - он не поможет.

Флер сжала его руку.

- Расскажи, в чем дело?
У Сомса даже дрогнуло сердце. Только подумать - ей интересно, что его беспокоит! Но чувство приличия и нежелание выдать свое беспокойство удержали его от ответа.