III

Вера вечером пришла к ужину, угрюмая, попросила молока, с жадностью выпила стакан и ни с кем не сказала ни слова.

- Что ты такая скучная, Верочка, здорова ли? - спросила бабушка сухо.

- Да, я не смел вас спросить об этом, - вежливо вмешался Тит Никоныч, - но с некоторых пор (при этом Вера сделала движения плечами) нельзя не заметить, что вы, Вера Васильевна, изменились... как будто похудели... и бледны немножко... Это к вам очень, очень идет, - любезно прибавил он, - но при этом надо обращать внимание на то, не суть ли это признаки болезни?..

- Да у меня зубы немного болят, - нехотя отвечала Вера. - Это скоро пройдет...

- Позвольте посоветовать вам, Вера Васильевна, - начал Тит Нилыч, отвечая на возражение Веры, - не пренебрегать здоровьем. Теперь август, вечера становятся сыры. Вы делаете продолжительные прогулки - это прекрасно, ничто так не поддерживает здоровья, как свежий воздух и моцион. Но при этом отнюдь не должно позволять себе выходить по вечерам с открытой головой, а равно и без ботинок на толстой подошве. Особенно дамам при нежной комплексии... Всего лучше при этом брать с собой косыночку теплую... Я видел, только что привезли модные, из легкого козьего пуха... Я уже приобрел три... вам, Татьяне Марковне и Марфе Васильевне... но без вашего позволения не смел представить...

Бабушка с ласковой грустью кивнула ему головой, Вера старалась улыбнуться, а Марфенька без церемонии сказала:

- Ах, какой вы добрый, Тит Никоныч! после ужина я поцелую вас: вы позволите?

- Я не позволю, я ревнив! - сказал Викентьев.

- Вас не спросят! - отвечала Марфенька.

Тит Никоныч заливался застенчивым смехом.

- К вашим услугам, Марфа Васильевна!.. сочту себя счастливым... - приговаривал он. - Какая отменная девица! - вполголоса добавил он, обращаясь к Райскому, - это распускающаяся, так сказать, роза на стебельке, до коей даже дыхание ветерка не смеет коснуться!

И чмокнул умиленно губами.

"Да, правда, роза в полном блеске! - подумал Райский со вздохом, - а та - как лилия, "до коей" уже, кажется, касается не ветерок, а ураган".

Он глядел на Веру. Она встала, поцеловала руку у бабушки, вместо поклона взглядом простилась с остальными и вышла.

И другие встали из-за стола. Марфенька подбежала к Титу Никонычу и исполнила свое намерение.

- Нельзя ли прислать косыночку завтра? - шептала она ему, - мы утром с Николаем Андреичем на Волгу уйдем... она понадобится...

- С полным моим удовольствием!.. - говорил Тит Никоныч, шаркая, - сам завезу...

Она еще поцеловала его в лоб и бросилась к бабушке.

- Ничего, ничего, бабушка! - говорила она, заминая вопрос Татьяны Марковны о том, "что она там шепчет Титу Никонычу?". Но не замяла.

Тит Никоныч не мог солгать Татьяне Марковне и, смягчая, извиняя всячески просьбу Марфеньки, передал бабушке.

- Попрошайка! - упрекнула ее Татьяна Марковна, - иди спать - поздно! А вам, Николай Андреич, домой пора. С богом, покойной ночи!

- Я вас завезу - по обыкновению: у меня дрожки, - сказал любезно Тит Никоныч.