"Первый сказал: "Счастье - это когда много работы и много любви, и
тогда работа толкает к любви, а любовь порождает работу".
Второй сказал: "Чепуха. Счастье - это когда нет ни занятий, ни
домашних заданий, ни работы, ни отпусков, ни каникул, а есть только
весна, лето, зима, осень и можно писать их красками и кистями, и
резцом, и пером круглосуточно и без отдыха".
Третий сказал: "Счастье - это когда можно выдумывать и бросать идеи
пачками и не заботиться о том, что они не осуществятся".
Четвертый сказал: "Счастье - это когда спасаешь, помогаешь, стоишь
насмерть за правое дело, защищаешь и делаешь подарки".
И только пятый молчал. Ибо он боялся признаться, что его счастье -
это сожрать все то, что придумают и добудут остальные четверо.
Люди, запомните: если что-нибудь не ладится в вашей жизни, это
значит, что рядом с вами или в вас самих завелся пятый..."
Я спросил своего поэта, какого черта он не опубликует эту притчу? В
ней же все сказано. Ее же надо в детские хрестоматии вписать и не
принимать на физмат, если чадо не знает ее наизусть.
"Заткнись, двоечник, - сказал мне поэт. - Стану я дрессировать
физиков! У меня свои задачи".
У него свои задачи! Впрочем, может быть, у него действительно свои
задачи. В общем-то ему ведь нужен стих, а не притча.
- Я тоже знала одного поэта... - сказала Катя.
Видимо, она все время думала о своем. И тут у меня впервые зародилась
мысль о невероятности. Я знаю теорию относительности и теорию
вероятности. Я подумал: а что, если построить теорию невероятности?
....................
Я пошла в одну сторону, а он в другую. Нет, он не пошел. Он стоял и
ждал, пока я совсем не уйду. А я шла тогда и думала: вот он стоит и
слушает, как затихают ее легкие шаги, стук ее каблуков. А потом я
вспомнила, что на мне тапочки - кеды, и никакого стука каблуков,
конечно, не было. Я еще ни разу в жизни, понимаете... не стояла на
высоких каблуках. Какая я была дура!
Хотите, я расскажу, как у меня появились туфли на высоком каблуке?
Слушайте, это важная история. Здесь дело не в туфлях. Когда я пришла
на этот скверик возле кино, его еще не было. Стояла какая-то компания
- парни и девушки. Бренчали на гитаре. Тогда только входили в моду
туристские песни и узкие брюки. И еще неясно было, можно их носить
или, если кто носит, тот уж обязательно нехороший человек. Я уже
хотела уйти. Какое тут может быть свиданье! Потом, смотрю, появился
он. У меня сразу что-то оборвалось. И я не пошла навстречу. А тут его
заметили из этой компании и начали ему салютовать. Оказалось,
знакомые. Совсем плохо. Но он отыскал меня на скамейке, подошел, взял
за руку и подвел к компании.
- Познакомьтесь, - говорит. - Это мой друг.
Я тогда подумала - наплевать. Стиляги или кет, мне все равно. Такое
было настроение, что все равно. И потом я подумала: не может быть,
чтобы он был плохой человек. Не поверила ни во что плохое. Я
подумала: кто бы они ни были, он меня в обиду не даст. Наверно, это
не стиляги, наверно, это какие-нибудь артисты. А оказалось, что они
археологи. И собираются в экспедицию куда-то в Херсон. Мне даже
скучно стало. Потому, что я уже настроилась на отчаянные приключения.
И потом я не думала, что так сухо пройдет мое первое свидание. А он
на меня иногда поглядывал, пока мы все шли по улице к метро, и только
подмигивал. Мне было неловко с ними - девушки были все нарядные. Но
мне потом стало наплевать. Я только его разглядывала исподтишка.
Знаете, что мне в нем нравилось? Что он к ним не подлизывался. Был
какой есть, и все. А какой он есть, я не могла понять. Может быть, он
сам не знал, какой он есть. На лбу морщины. Парень один долговязый
все посмеивался надо мной. Мне стало вдруг обидно почему-то, а он
сказал парню: "Цыц!" - и парень сразу перестал ко мне приставать, и у
меня обида прошла. Он сразу угадал, что я обиделась.
Он вообще все угадывал. Когда мы пришли в Петровский пассаж, и встали
в очередь за Рабиндранатом Тагором, он вдруг посмотрел на меня и
сказал:
- Ладно. Пошли туфли покупать. Пошли, вырвем туфли самые лучшие на
свете.
Девушка, одна самая из них красивая, сказала испуганно:
- Погодите... Может быть, Катя не собиралась туфли... Может быть, у
нее... Он тогда сказал:
- Чепуха. Первую зарплату надо тратить широко.
А ведь я ему не говорила, что у меня первая зарплата и что я хочу
туфли.
Нас потом притиснули к прилавку. Он пошел, красивая девушка и этот
долговязый парень увязались за нами. Нас притиснули к прилавку. Стоим
разглядываем полки с обувью. Потом я протолкалась и села на плюшевый
стул.
- Катя, берите вон те, лодочки, - сказал он. - Серебряные, с
пуговицей. На тонком каблуке.
- Послушайте, - сказала девушка. А продавщица презрительно
усмехнулась и сказала:
- С пуговицей... Туфли графитового цвета с кожаной розочкой - триста
пятьдесят рублей.
- Ух ты! - сказал он и собрал морщины на лбу.
Девушка эта взяла простенькие такие туфли на полусреднем каблуке и
протянула мне. Я спрятала под стул ноги в кедах, покраснела как рак и
стала разуваться. А передо мной напротив зеркало, и мне видно, как
все смотрят мне в затылок. Я взяла туфлю, перекинула ногу на ногу и
начала ее надевать. А у меня оттянулся рукав, и стала видна
татуировка на запястье. Я тут же поправила рукав, но парень успел
разглядеть-могила и надпись: "Не забуду мать родную". Парень
вытаращил глаза и спросил драматическим шепотом, я услышала:
- Она из уголовных?
Тогда тот человек сказал ему:
- Чудовище! Что ты мелешь! Такую надпись делают детдомовцы... Где ты
такой рос, что ничего не знаешь! Стой здесь.
А сам ушел. Мне так обидно стало опять, до слез. А парень
разглядывает меня в зеркале, как я примеряю туфли. Потом сказал:
- Это очень красиво, когда девушка примеряет туфли. Особенно если это
отражается в зеркале напротив.
Я сразу поставила ногу на пол. Болтает сам не знает что. А девушка
смотрит мечтательно на графитовые с розочкой и говорит:
- Вот эти бы хорошо.
Я ей тихонько отвечаю:
- У меня не хватит...
- Да. Ясно, - говорит она.
Тут протиснулся ОН и поманил продавщицу.
- Заверните ей серебряные туфли. Которые с пуговицей. Ясно?
И протягивает ей чек.
Пока я поняла, что произошло, они все трое исчезли.
Потом я, как во сне, надела туфли, завернула кеды в газету и пошла к
выходу. Я бы, конечно, никогда не взяла такого подарка, но тут я была
как во сне, честное слово. Я стала пробиваться сквозь толпу в
магазине и увидела их всех. Всю компанию. Я просто не могла к ним
подойти. Сердце выпрыгивало. Я только слышала каждое их слово, хотя
они меня совсем не видели.
- Зачем вы это сделали? - спросила эта девушка. - Это нехорошо. Она
может обидеться. Это пижонство. Подумайте - дед-мороз!
- Факт, пижонство, - сказал он. - Поэт должен прожигать жизнь. Такая
психология. А разве не так? Подчинимся общему мнению.
- Я этого не говорю.
- Чудаки, - сказал он. - Вы сейчас увидите маленькое, еще робкое
чудо... Она пойдет по улице, перебирая ногами, чуть склонившись
вперед, потому что каблуки высокие, а она пойдет на них первый раз...
Слушайте, братцы, по Петровке, где за домами пылает солнце, идет не
девочка, а женщина, и волосы тяжело оттягивают ей голову...
Тоненькая, изящная, в туфлях графитового цвета с кожаными цветками на
каждом носке... А, братцы? Еще неизвестно, кому этот подарок, ей или
нам... А ты, старик, догонишь ее и пригласишь ее к себе в гости и
меня. По-моему, у вас сегодня гости? Я хочу повидать свою старую
учительницу.
Я поняла, что он этого хочет, и сразу пошла к выходу. Сердце у меня
прямо выпрыгивало. Я увидела, что они меня заметили и двинулись вслед
за мной.
Я шла по Петровке и только думала: хочу пройти так, как он описал. По-
моему, у меня получилось. Только сердце прямо выпрыгивало. Я была не
я, была какая-то совсем другая. Это было как чудо. Потом я оглянулась
и вижу, они все стоят в дверях Пассажа и смотрят на меня. А потом
вслед за мной побежал долговязый парень. Он догнал меня, тронул за
локоть. Я подняла к нему лицо и увидела, что лицо у него
растерянное.